Покрытые плесенью мокрые стены, от которых веет холодом. На кроватях мешки, набитые соломой, запах мокрой одежды и человеческого тела – это камера в рязанской тюрьме. Среди разношерстной публики выделяется один человек. Он одет в приличный костюм, борода еще того — «дореволюционного» — образца аккуратно пострижена, во всей внешности интеллигентность и достоинство образованного и хорошо воспитанного человека. Это был директор Рязанского краеведческого музея, историк, архивист, краевед Степан Дмитриевич Яхонтов.
В начале января 1929 года общественность города торжественно отметила его 75-летие, а в декабре его арестовали и заключили в тюрьму.
Родился будущий историк 19 декабря (по старому стилю) 1853 года в простом рязанском селе, мирно существовавшем несколько сотен лет на берегу небольшой речки Ухорки. Отсюда пошло, наверное, и название этого поселения в Пронском уезде – Ухорь. Отец Степана Дмитриевича был псаломщиком в сельской церкви. Об их семье практически не осталось сведений, но можно предположить, что мальчик с детства впитал атмосферу церковной жизни: неторопливые службы сельского прихода, взгляды суровых ликов со старинных икон, запах ладана и теплого свечного воска, напоминающий сладкий запах травы и меда с окрестных лугов и полей. Повзрослев, Степан закончил Рязанскую духовную семинарию, затем Московскую духовную академию, но по стопам отца не пошел. Он не стал священнослужителем, но до конца дней сохранил в своем сердце горячую, трепетную веру, которую имели простые русские люди, окружавшие его с детства.
Еще обучаясь в академии, Яхонтов выбрал историческое отделение. Особое влияние на него оказал выдающийся историк того времени Василий Осипович Ключевский. После окончания учебы в 1880 году Степана Дмитриевича направляют в Екатеринославскую епархию, где в духовных школах он преподает латынь и историю. Но уже через четыре года Яхонтов возвращается в Рязань. Здесь на родной земле начинается яркая плодотворная деятельность. Его сразу же включают в состав Рязанской учёной архивной комиссии, а через год избирают председателем, и он становится бессменным редактором её «Трудов». Яхонтов не оставляет и педагогическую деятельность, преподает историю в рязанской Мариинской женской гимназии, епархиальном училище, частных гимназиях Зелятрова и Екимецкой.
Он ввел в этих учебных заведениях уроки краеведения, с любовью рассказывая учащимся о богатом прошлом рязанской земли. Слава о нем как о прекрасном учителе быстро распространяется по всей Рязани, учиться у него считается особой честью.
Со временем Яхонтов становится действительным членом столичных исторических организаций, таких как Археологический институт, Московское военно-историческое общество, Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. Степана Дмитриевича приглашают участвовать в разработке проекта архивной реформы, имевшей общегосударственное значение.
С.Д.Яхонтов с ученицами Мариинской гимназии 1916 год
Революционные события 1917 года превратили доселе такую созидательную деятельность ученого в годы борьбы с невежеством и мракобесием, страхом за бесценное наследие разоряемого отечества. Новые власти признали заслуги Яхонтова, он был назначен директором Рязанского краеведческого музея и архива. Сердце ученого, долгие годы собиравшего по крупицам культурную историю своего народа, обливалось кровью от одного только упоминания о случаях вандализма, происходивших повсюду. Барские поместья громили, жгли, уничтожая старинные книги, картины, предметы быта. Яхонтов писал и распространял листовки, которые начинались с призыва: «Берегите памятники старины и искусства!»
Особенной болью Степана Дмитриевича как глубоко верующего человека стало разорение церквей и монастырей. Их имущество безжалостно расхищалось и уничтожалось.
Вот как писал Яхонтов о разорении в 1919 году Казанского женского монастыря: «Славился у нас монастырь своим пением, дьяконами и, пожалуй, священниками. Монастырь богатый, праздники задавал архиереям, что долго помнились. Храм прекрасный, больница, школа для сирот, рукодельная мастерская, приют… И вот, налетел шквал. Монастырь реквизирован и обращен в контрреволюционный лагерь… Что-то деялось на Руси! Жутко становилось на душе при созерцании этой картины».
Степан Дмитриевич присутствовал при конфискации монастырского имущества. Он рассказывал, что, когда зашли в ризницу, у большевиков, которые входили в комиссию, глаза загорелись при виде парчовых облачений. Все было новое, богатое, дорогое, но никак не подходило под категорию старинных ценностей. С одной стороны монахини смотрели с надеждой на Яхонтова, понимая, что если эти вещи попадут в музей, то будут сохранены. С другой – алчные представители новой власти сгребали в охапки праздничные ризы, не дожидаясь указаний главного архивиста. Увы, здесь он был бессилен.
Но сколько старинной утвари, имевшей историческую ценность, сколько икон, бесценных с духовной точки зрения, удалось спасти Степану Дмитриевичу. Среди них была и чудотворная икона Божьей Матери Казанская. К сожалению, судьба образа сегодня неизвестна, но остается надежда, что святыня находится где-то в сохранности, а не брошена в костер для сожжения, как поступили большевики с иконами Спасского монастыря.
К 1924 году Казанский монастырь представлял собой печальное зрелище. Яхонтов писал: «Собор был внутри полуразрушен. Там устроили театр (непременно театр!)… Алтарь обращен в кулисы и парикмахерскую для артистов…сад был вырублен в топку. В колокольне церковь Варвары была разрушена…»
И Степан Дмитриевича решается на отчаянный шаг. Он просит у Губисполкома предоставить здания нескольких рязанских храмов для размещения в них архивных документов, на что получает разрешение.
Интересное воспоминание оставил Яхонтов о своем переезде в Казанский собор монастыря. Фрески в нем к этому времени закрасили побелкой. Когда же въехал архив, они стали проявляться. И один из сдававших помещение большевиков, заподозрил Степана Дмитриевича в «нехороших» намерениях: «А! Я знаю, зачем вы сюда архив. Чтобы потом восстановить храм!» Этот человек был не далек от истины: несколько церквей таким образом были спасены и открыты вновь, пусть уже после смерти Яхонтова. А тогда он противостоял жестокой и беспощадной власти, противостоял, как мог, сколько хватало сил. Вот как он писал в те годы: «Пусть я беден, обобран… но зато как я независим в своих действиях, мыслях, убеждениях, чувствах. Кому, кроме моей совести, отдаю отчёт?»
Но в 1929 году по стране прокатилась волна «дел архивистов». Коснулось это и 76-летнего Яхонтова, которого заключили в рязанскую тюрьму. Степан Дмитриевич в то время уже многое осмыслил по поводу случившегося в его стране, не питал иллюзий и только в вере черпал силы. Тюрьма находилась напротив еще не разрушенного в те годы Троицкого собора. При звуке колоколов, собиравших людей в храм у Яхонтова наворачивались слезы на глазах. Всем сердцем, всей душой он был там, под сводами величественной церкви.
С.Д.Яхонтов
В своих воспоминаниях он напишет позже: «Храм! Храм! Как долго я так простаивал, воображая себя в храме и слезы… слезы! Господь услышал меня, и увидел слезы. Это спасло меня от отчаяния. Это была моя жизнь, невидимая для других. Берегите Бога!…Кто не имеет религии, тому худо приходилось».
После проведенного следствия Степана Дмитриевича оправдали, но отлучили от любимого дела всей его жизни, запретив работать в органах Центрального архива. В эти годы Яхонтов написал интереснейшие мемуары, запечатлевшие всю горькую правду того времени.
Скончался ученый 6 января 1942 года и был похоронен на Скорбященском кладбище города Рязани рядом со своей женой и сыновьями.
Еще в дни празднования 75-летнего юбилея Степан Дмитриевич получил поздравительную телеграмму от известного археолога Василия Алексеевича Городцова, который писал: «…Вам и только Вам обязаны мы – рязанцы тем, что в настоящее время имеем один из самых лучших областных музеев. Уверены, что будущее оценит Ваши труды лучше нас, и память о Вас сохранит на многие лета». Время все расставило на свои места. И сегодня лучшим памятником Степану Дмитриевичу Яхонтову стали те храмы и святыни, которые он сохранил для нас.
Елена Александрина