Каждую субботу в большинстве храмов Православной церкви вечером служится Всенощное Бдение. Самым ярким и торжественным моментом службы является полиелей. Зажигаются все светильники, священнослужители выходят в центр храма с зажженными свечами, поются торжественные песнопения, воспевающие Воскресение Христово. Предстоятель кадит весь храм, наполняя его благоуханием фимиама. И наконец — самое главное. Торжественно выносится Святое Евангелие и прочитывается один из отрывков, рассказывающий о воскресении Господа. Сразу же вслед за этим все молящиеся единодушно поют одну из радостнейших песен церковных:
Воскресение Христово видевшее
Поклонимся святому Господу Иисусу
Единому безгрешному….
Вообще-то песнопение это пасхальное. Но ведь каждое воскресение — малая Пасха. Через каждые шесть дней мы снова вспоминаем о самом главном событии священной истории. И поем о том, что мы — свидетели воскресения, мы «видели» его. Не теми, конечно, глазами, которыми видим мы вещи этого мира, а глазами веры, очами духовными, тем зрением, которым созерцают невидимое, но самое важное. Обычно сразу же вслед за этим, помянув всех святых, мы лобзаем лежащее на праздничном аналое Евангелие, и священник помазывает каждого освященным елеем, призывая на нас Благодать Божию, помощь Божию, духовную радость. Но каждый год на одной из таких служб вдруг сразу же за радостным пением Воскресной Песни, ликование внезапно обрывается, гаснут светильники, храм погружается в темноту и начинает звучать совсем иная, совсем уже не радостная песнь:
«Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче,
Утренюет бо дух мой ко храму святому Твоему,
Храм носяй телесный весь осквернен:
Но яко Щедр, очисти благоутробною Твоею милостию».
«Ну вот и пост приближается», — приходит в голову каждому из нас. Действительно, пока еще только «приближается». Если для многих пост воспринимается прежде всего как ограничение в пище, до этого еще далеко, целых три недели. Более того, ближайшая седмица будет «сплошной», не будем поститься даже в те дни, в которые постимся почти круглый год — в среду и пятницу. Но мы уже совсем близко к тем дверям, дверям покаяния, которые просим отворить для нас Господа.
Почему такой контраст? Почему сразу за сиянием светильников — мгла, за ликованием — печаль?
Иначе и быть не может. Да, мы слышали «РАДОСТНУЮ ВЕСТЬ», да, мы видели воскресение Христово, но достойны ли мы этого откровения, стали мы теми, кем должны бы стать? Радость сменяется скорбью. Да, мы знаем, что Он сделал для нашего спасения, но теперь мы оглядываемся на себя, видим свою душу. Чем мы отблагодарили Господа, как ответили на любовь Его? Христос умер за нас и воскрес, чтобы и мы могли воскреснуть. Но мы продолжаем истлевать во грехах, и дар новой жизни остается не востребованным. Бог дает, а мы не берем.
Радость и скорбь – две стороны жизни православного человека. Радость о том, что Христос любит тебя. Скорбь о том, что ты так мало делаешь, чтобы быть достойным Его любви. Но горечь эта не безысходна. Пока живем, открыт путь покаяния, и это — единственный путь, который приводит ко Христу, путь, которым можно прийти к той Радости, где уже не будет никакой скорби.
Впрочем, наверно, я поспешил сказать, что путь покаяния «открыт». Ведь та песнь, о которой говорим, и есть как раз молитва о том, чтобы нам открылись двери, ведущие к покаянию.
Мы знаем, что подлинное покаяние — смертельная ненависть ко греху, жажда совершенства — всего этого нет у нас самих. Это приходит в той мере, в какой дает Господь. Мы же сами можем лишь желать покаяния, искать его, осознавать его необходимость и невозможность спасения без него. И мы стучим в двери покаяния, стучим с вырою, что нас слышит Тот, Кто сказал: «.Стучите, и отводят вам….
«Утреннюет бо дух мой ко храму святому Твоему. «Утреннюет» — в современном русском языке этого слова нет. «Вечереет» — есть, а «утреннюет» — исчезло. Смысл стиха, однако, понятен. С раннего утра, едва пробудившись, дух мой стремится ко храму Божию. Потому что тот храм, которым является мое тело, «весь осквернен». Плохо, очень плохо, что он осквернен, но хорошо, что я осознал свое тело как храм Божий, и понимаю, что он не в том состоянии, в котором призван быть.
Великий пост — самое драгоценное время для всех, кто искренне желает стать лучше и искренне жалеет о том, что ничего у него не получается. Эта песнь — самый первый призыв к перемене жизни. Начинаются последние приготовительные недели, дни собирания сил, постановки задач, создания правильного настроения. Ведь пост и молитва — самые главные орудия духовной работы, но они-то и таят в себе самую большую опасность, если подойти к ним неверно. Сатана — великий мастер обращать доброе во зло, и наше праведное стремление к подвигу, к свободной и высокой жизни он умеет ловко и незаметно обернуть нам же на погибель. Чтобы этого не произошло, Церковь начинает нас готовить к посту напоминанием евангельской притчи о мытаре и фарисее, о праведнике и грешнике, о смирении и гордости.
«Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (Лк. 18. 11-12), — молится фарисей. Когда мы с вами постимся, отказываем себе во многом, в чем «прочие люди» себе не отказывают, проводим время в молитве гораздо больше, чем эти «прочие люди», появляется соблазн начать относиться к окружающим так, как относится к ним фарисей, и тем самым перечеркнуть всю ценность великопостного подвига. И совсем иначе, нежели фарисей, молится мытарь: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» «Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18. 14), — говорит Господь.
Увы, слова эти настолько общеизвестны, что современные фарисеи усвоили их и уже тоже молятся, как тот мытарь. «Боже, будь милостив ко мне, грешнику», — молится такой «мытарь» в углу храма, сокрушаясь о своих грехах и радуясь, что он, как и положено православному, — грешник, не такой, как прочие — «новые русские», чиновники, и прочие фарисеи, дерзающие стоять в первых рядах молящихся и не осознающих своей греховности. Мы ведь порой охотно уничижаем себя, называя грешниками окаянными и прочее. Искренне ли это самоуничижение? Проверить легко. Достаточно оказаться в ситуации, когда не мы сами себя, а другие уничижают нас, называют грешниками. Самому себя обличать нетрудно. Как ты реагируешь, когда обличают тебя другие — вот тест на подлинное смирение. Если слышим об этом и не только не возмущаемся духом, не только не обижаемся, но и радуемся обличению, то действительно, значит, начинаем чему-то научаться. Вот как об одном таком человеке, своем духовнике, архимандрите Афанасии Нечаеве, рассказывает митрополит Антоний Сурожский: «Удивительного смирения был человек; вспоминается собрание одно: кто-то его ругал, злословил, обзывал оскорбительными словами; он сидел, даже головы не повернул. А, выходя, он мне говорит: «Какой это дивный человек! И сколько у него должно быть подлинной любви, чтобы он мог с такой беззастенчивостью и прямотой говорить мне правду в лицо».
По большому счету не так важно, что мы едим и чего не едим. «Пища, — пишет апостол, — не приближает нас к Богу» (1 Кор. 8. 8). Обуздание чрева — вещь в духовной жизни необходимая, но отнюдь не достаточная. С этого начинается духовная жизнь, но именно только начинается. И если за этим следует осуждение, то она тотчас же и заканчивается. «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Иак. 4. 6). Подлинное же смирение идет бок о бок с неосуждением. Если я каюсь, сокрушаюсь о грехах и при этом кого- то осуждаю, нет правды в таком смирении.
Какие бы подвиги ни совершил человек, сколько бы добрых дел ни сделал, как много бы ни потрудился, осуждая ближнего, он перечеркивает все. Когда мы с вами осуждаем, мы становимся еще более виноватыми, чем фарисей. Фарисей-то был воспитан до Христа, его учителем был Ветхозаветный Закон. А среди ветхозаветных заповедей нет четко сформулированного запрета на осуждение. По-настоящему ясно и бескомпромиссно этот запрет прозвучал только из уст Христа: «Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7. 1). С приходом в мир Сына Божия недопустимость осуждения стала одним из самых главных правил христианской жизни.
Фарисей не очень-то понимал, как недопустимы превозношение и осуждение. Мы с вами знаем об этом гораздо-гораздо лучше. А значит и гораздо более виноваты перед Богом, чем фарисей, когда осуждаем и превозносимся.
«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Иоан. 4. 16). Там, где превозношение и осуждение, там любви нет, стало быть нет и благодати Божией. Для того чтобы стяжать их очень скоро войдем мы в Великий Пост.
А пока мы приближаемся к нему, Церковь напоминает: пост – это прекрасно, но если он ведет к превозношению, к гордости, то лучше вообще не поститься. И чтобы сделать эту истину более наглядной и ощутимой, в следующую после этого седмицу отменяется пост даже в среду и пятницу (то есть 27 февраля и 1 марта). «Пощусь два раза в неделю», — с гордостью говорит фарисей. И в знак неприятия такого поста, мы вообще отменяем всякий пост на этой седмице. Лучше, повторю, вообще не поститься, чем поститься как фарисей.
