Мой дом стоял на пересечении улиц Затинной и Либкнехта (теперь снова Вознесенская), большой двухэтажный дом, галерею которого поддерживали деревянные колонны. Я помню рядом с нашим домом одноэтажные дома с яблоневыми садами. Где-то рядом, когда-то здесь стоял маленький домик, где родилась наша Любушка Рязанская. От этих домов осталась одна старая слива под моим окном.
По улице Либкнехта мама водила меня в детский сад и в начальные классы школы №8. В школу можно было ходить двумя путями: по асфальтированной дороге или через монастырь. Я предпочитала ходить через монастырь, хотя там дорога не освещалась. Сильные, мощные стены храма притягивали к себе. Казалось, что рядом с ними спокойнее. Среди мусора и сараев была протоптана тропинка: видимо не меня одну притягивали старые стены храма. Рядом с алтарной частью были свалены в огромную кучу гранитные и мраморные памятники — красивые, фигурные. Мне нравилось их рассматривать. Алтарная часть собора была загорожена забором, а когда забор снесли, на его место поставили гараж. За гаражом, в стене алтаря обнаружилась черная каменная доска. Помню, как пробираясь сквозь крапиву, я расчистила от травы и мусора низ стены и прочла: «Николай Максимович Княжевич. Действительный статский советник… Председатель Рязанской Казенной Палаты. Родился в Уфе….» Слова звучали таинственно, из далекой загадочной старины. Камень был по краям побит, видимо его тоже пытались выломать. Проходя, по Затинной, мимо апсиды храма, старалась снова и снова взглянуть на свидетельства прошлого.
В классе седьмом увлеклась рисованием. К тому времени нас переселили в построенную рядом с нашим старым домом пятиэтажку, на месте тех самых милых и уютных домов в яблоневых садах. Любила срисовывать картинки из книг, а так как окна моей комнаты выходили на монастырь, рисовала и его. К тому времени надгробные памятники постепенно исчезали, и на смену им появлялись сарайчики и большая помойка. По Затинной, от угловой башни монастырской стены и дома эконома, шли деревянные одноэтажные дома. Любила зарисовывать эти домики, когда училась в Абрамцеве в художественном училище и приезжала домой на каникулы. После училища я вернулась домой и продолжала жить со своими родителями на Затинной.
К тому времени на параллельной улице появились два девятиэтажных дома. Они и теперь возвышаются как два немых гиганта около монастырских построек. Когда прокладывали коммуникации для этих домов через монастырскую территорию и вырыли траншеи, то обнаружили склепы и захоронения. На поверхность, на мерзлую землю были вывернуты остатки деревянных гробов с точеными деревянными украшениями, полуистлевшие куски парчи и кости погребенных. Рабочие, не обнаружив в склепах ничего ценного, взяли несколько черепов, поставив их на сугроб рядом с тротуаром. Они наблюдали из рабочего вагончика за прохожими и их реакцией. Им доставляло большое удовольствие, если горожане пугались и шарахались от останков. Некоторые черепа растащила местная детвора, не понимая, что творит. Они играли ими в футбол. Где теперь эти дети?
На улице Фурманова один из корпусов монастыря был передан под общежитие медицинского института. На моих глазах это здание ветшало, потом опустело и в конце концов превратилось в руины. Несколько лет назад для каких-то нужд перерыли землю возле этих руин, и на поверхности оказалось удивительно много разных осколков от аптечной посуды. Некоторые из них были с гербом царской России и словом «фармация» на латинском языке. Возможно, когда-то на этом месте была аптека. Там же, на ул. Фурманова, другой монастырский корпус принадлежал швейной фабрике «Ока». В нем располагалось общежитие, позже это здание передали Управлению реставрационных мастерских. Корпус отреставрировали, он стал прилично выглядеть.
Шли годы: я поступила и закончила Ленинградское Высшее художественно — промышленное училище им. В.И. Мухиной, и снова вернулась на родную улицу. Мне дали мастерскую в другом конце города, и каждый день мой путь пролегал мимо святых стен. Поздно вечером, когда я возвращалась домой по ул. Фурманова и поворачивала за колокольню, превращенную в жилой дом, всегда ожидала встречи с маленьким теплым огоньком, который горел в одном из окон собора, тогда еще архива, едва освещая узкое округлое оконце в мощном теле собора, темным силуэтом выделяющемся на вечереющем небе. Мне он казался живым сильным организмом, но спящим до поры до времени. Сколько видели эти мощные стены за десятилетия: расцвет, поругание, страдания, забвение…
В своё время монастырь считался самым богатым, процветающим и почитаемым монастырём не только в Рязанской губернии. Будучи знакома с Евгением Кашириным, известным рязанским краеведом, фотодокументалистом и внуком репрессированного священника, я узнала страшную судьбу храма после 1917 года. Благодаря стараниям истинных патриотов и ценителей национального достояния, собор Казанской Божией Матери не был полностью уничтожен, а был передан для хранения архива, и благодаря этому сохранился. Чудом сохранились в нем и великолепные росписи.
С радостью наблюдала, как после передачи монастыря епархии постепенно, освобождалось помещение храма от архива. Одновременно, не ожидая полного переезда архива, начались богослужения. В четверике, без пола и отопления, на разложенных от архивных полок досках, каждый день совершались молебны. Все жались поближе к печке-времянке, так как зима выдалась холодная, а на службах так хорошо молилось, и церковное пение казалось ангельским. Росписи и великолепная акустика храма способствовали этому.
Из окон своей комнаты каждый день я видела, как преображается территория вокруг храма. Постепенно у меня возникло желание сделать какую-нибудь работу для монастыря в память о маме, которая была бы рада видеть возрождение храма, и в память обо всем том, что происходило здесь в эти непростые десятилетия.
Во время расчистки так называемого «культурного слоя» обнаружились уцелевшие надгробия. Открылась надгробная плита схимонахини Евгении, в миру Фролова-Багреева. Эту дворянскую фамилию на весь мир прославил ученый Антон Михайлович Фролов-Багреев, открывший рецепт советского шампанского. Вернулась надгробная плита графа Бутурлина, сохраненная реставратором Художественного музея Виктором Лозинским. Когда территория вокруг храма освободилась от сараев и толстого слоя мусора, стало понятно, как можно спланировать территорию теперь уже бывшего Некрополя и увековечить память всех похороненных на этом месте. Достойным завершением всего Некрополя мог бы стать памятный знак. Так и возникла идея Поклонного Креста. Когда я пришла к этому решению, меня взяла оторопь: работа не только очень серьезная, но и огромная по своему масштабу!
Но недаром в народе говорят: « Глаза страшатся, а руки делают». Сначала сняла размеры и описала сохранившиеся надгробия, потом разработала и выполнила эскизы проекта планировки Некрополя. В изготовлении электронной версии проекта как всегда помогли мои друзья-художники Елена и Леонид Михалевичи. Леонид Михалевич выполнил по моим эскизным рисункам не только планировку, но и проект кованой храмовой ограды, а также проект расположения всех надгробий с местом Поклонного Креста. Пока строители занимались благоустройством приалтарной территории, я приглядывалась к каменным плитам, которые были сняты с уцелевшей части пола храма. Плиты привлекли мое внимание сразу, как только я их увидела. Золотисто – охристые, плотные по текстуре, достаточно толстые, чтобы резать рельеф, однако не совсем удобные по размерам для трехметрового объема Поклонного Креста. Попробовав, как режется камень, поняла, что лучшего материала для воплощения моей идеи не найти. Самая серьезная проблема состояла в том, что размер плит был всего 60х70. И все — таки решение пришло! Просматривая книги по храмовому искусству, обратила внимание на кресты из слоновой кости в серебряных окладах, это и привело меня к решению, сделать кованый оклад и вставить резные каменные фрагменты. Кованый узорчатый оклад был сделан нужной толщины, а плиты вставлялись как драгоценные камни в ювелирное изделие. Самую тяжелую работу по подбору и опиловке каменных плит мне помог сделать мой друг известный московский скульптор Тагир Субханкулов.
За короткое время камень был готов для резьбы изображений. Началась самая ответственная и интересная работа. Долгое время я подбирала материал по изображению Поклонных Крестов Руси, иконографических изображений Пресвятой Троицы, Христа Спасителя, Богоматери, Иоанна Богослова. Работа затянулась, и мне пришлось перебраться из летней времянки в храм и продолжать резьбу Креста там. Я работала в той части храма, который ожидал ремонта и восстановления. Работала перед службами и после служб. Это были незабываемые минуты! Тишина, тихая православная музыка опускается сверху из четверика, где художники реставрируют росписи. Чистый звук инструментов, камня и православной музыки сливались в божественную симфонию.
Кованый оклад, установленный на готовом подножии, уже несколько месяцев ждал наполнения. Ко дню Новомучеников Российских были поставлены нижние камни с изображением Святителя Василия Рязанского, Святителя Иувеналия, Блаженной Любушки, Первомученицы Равноапостольной Феклы. Образ иконийской святой был выбран мной неслучайно. Когда я узнала от своих друзей, которые побывали в пещерной церкви, в которой молилась и исцеляла страждущих святая Фекла, то полюбила этот образ и, зная, что Первомученица помогает женщинам, принимающим монашество, попросила матушку Анну благословить изобразить этот святой образ на Поклонном Кресте рядом со святой Любушкой Рязанской. А так как одно из чудес святой Феклы связано с образом львицы, и на некоторых иконах святую изображают с львицей у ног, матушка благословила изобразить Первомученицу с лежащей у ее ног львицей. У меня всегда было особое отношение к животным, которые служили Святым мученикам, и я с радостью изобразила львицу, смиренно лижущую ноги святой Феклы. На следующий год в престольный праздник Крест был установлен и позже освящен Владыкой Павлом.
Несколько лет назад перед окнами нашего дома был установлен дорожный знак перехода. Он просматривается на фоне монастыря. Два бегущих человечка по направлению к храму, как бы указывают путь к нему. Очень символично. Спешите в храм. Бог всегда ждет нас и примет!